Две башни - Страница 61

— Смотрите, вернулся Следопыт-Бродяжник! — сказал Пин.

— Он никуда не уходил, — возразил Арагорн. — Я есть Бродяжник и Дунадан, я одновременно принадлежу и Гондору, и Северу.

Они некоторое время курили в молчании, греясь на солнце. Леголас лежал неподвижно, глядя на небо и на солнце и тихонько напевая для себя, наконец он сел.

— Ну что, — сказал он, — время уходит, туман развеялся, если только вы, странный народ, не замените его своим дымом. А где же рассказ?

— Мой рассказ начнется с пробуждения в темноте, — сказал Пин. — Проснувшись, я увидел себя связанным в орочьем лагере… Какой сегодня день?

— Пятое марта по исчислению Удела, — ответил Арагорн.

Пин произвел какие-то расчеты на пальцах.

— Всего лишь девять дней назад! — сказал он (каждый месяц в календаре Удела насчитывает тридцать дней. Прим. Автора). — Мне казалось, что с тех пор прошел целый год. Ну, хотя половина этого времени была, как дурной сон, я насчитываю три ужасных дня. Мерри поправит меня, если я забуду что-либо важное; я не хочу вдаваться в детали — хлысты, грязь, дурной запах и тому подобное; все это не достойно упоминания…

И он начал рассказ о последней битве Боромира и переходе орков от Эмин Муила к лесу. Слушатели кивали, когда во многих пунктах его рассказ совпадал с их догадками.

— Вот сокровища, которые вы выронили, — сказал Леголас. — Вы будете рады получить их обратно. — Он освободил свой пояс под плащом и достал оттуда два ножа в ножнах.

— Хорошо! — сказал Мерри. — Я не думал, что снова увижу их! Своим ножом я пометил нескольких орков, но Углук отобрал их у нас. Как свирепо он смотрел на нас! Я решил вначале, что он ударит меня ножом, но он просто отбросил его прочь, как будто он жег ему руку.

— А вот и ваша брошь, Пин, — сказал Арагорн. — Я сохранил ее, так как это весьма ценная вещь.

— Я знаю, — сказал Пин. — Мне очень жаль было бросать ее, но что я еще мог сделать?

— Конечно, ничего, — ответил Арагорн. — И тот, кто не может в случае необходимости бросить сокровище, не должен надеяться на освобождение. Вы поступили правильно!

— Разрезание пут на руках — это была отличная работа! — сказал Гимли. — Вам повезло; но можно сказать, что вы обеими руками ухватились за счастливый шанс.

— И задали нам трудную задачу, — добавил Леголас. — Я думал, что у вас выросли крылья.

— К несчастью, нет, — вздохнул Пин. — Но вы не знали о Гришнаке. — Он вздохнул и замолчал, предоставив Мерри рассказывать о последних ужасных моментах: о когтистых руках, горячем дыхании и смертоносной силе волосатых рук Гришнака.

— Все, что вы рассказываете о орках из Барад-Дура, Лугбурга, как они называют его, очень беспокоит меня, — сказал Арагорн. — Повелитель Тьмы знает очень много, и его слуги тоже; и Гришнак, очевидно, послал какое-то сообщение через реку после ссоры. Красный глаз устремлен теперь на Изенгард. Но Саруман во всяком случае попался в собственную западню.

— Да, кто бы ни проиграл, его положение плохо, — согласился Мерри. — Дела его пошли плохо, после того как орки вступили в Рохан.

— Мы мельком видели старика, по крайней мере на это намекнул Гэндальф, — сказал Гимли. — На краю леса.

— Когда это было? — спросил Пин.

— Пять ночей назад, — ответил Арагорн.

— Посмотрим, — сказал Мерри. — Пять ночей назад — значит, мы переходим к той части рассказа, о которой вы ничего не знаете. Мы встретили Древобрада на утро после битвы и ночь провели в Велингхолле, одном из энтийских домов. На следующее утро мы пошли на Энтмут — это собрание энтов и самая странная вещь из всех виденных мною в жизни. Оно продолжалось весь этот день и весь следующий, а мы провели ночь с энтом, которого зовут Быстрый Луч. А потом поздно утром на третий день их собрания энты вдруг взорвались. Это было поразительно. В лесу было так, будто в нем закипела буря; затем все сразу взорвалось. Я хотел бы, чтобы вы послушали их песню.

— Если бы ее услышал Саруман, он был бы уже за сотни миль, даже если ему пришлось бы бежать на собственных ногах, — сказал Пин.

На Изенгард! Пусть окружен он каменной стеной,
Пусть крепок он, как сталь, и полон силы злой!
Мы идем!

Там было еще много. Большая часть этой песни не имела слов и была похожа на музыку рогов и барабанов. Она действовала очень возбуждающе. Но я думал, что это всего лишь маршевая музыка, песня — пока не пришел сюда. Теперь я знаю лучше…

— Мы спустились с последнего хребта сюда, в Нан Гурунир, когда наступила ночь, — продолжал Мерри. — Тогда я впервые почувствовал, что сам лес движется за нами. Я подумал, что сплю и вижу энтийский сон, но Пин тоже видел это. Мы оба испугались, но позже мы ничего не могли об этом узнать.

«Это хуорны, так мы, энты, называем их на „коротком“ языке», — Древобрад больше не хотел с нами говорить, но я думаю, что это энты, почти превратившиеся в деревья, по крайней мере внешне. Они стоят тут и там в лесу, молча, неподвижные, и бесконечно наблюдают за деревьями. Я думаю, что в глубоких лесных лощинах их сотни и сотни.

В них великая сила, и они, по-видимому, способны окутывать себя тенью: трудно увидеть, как они движутся. Но они движутся и очень быстро, когда разгневаны. Вы стоите, размышляя о погоде или прислушиваетесь к шуму ветерка, и вдруг обнаруживаете, что находитесь в середине леса, а вокруг вас огромные деревья. У них есть голоса, и они могут разговаривать с энтами — Древобрад сказал, что поэтому их и зовут хуорнами, — но они стали дикими и странными. Опасными. Я страшно испугался бы встрече с ними, если бы рядом не было настоящих энтов, которые умеют с ними управляться.